>>>

Артем ВЕЛКОРД (Tervist)

Неустойчивость. Отрывок из романа.

Глава 1. Часть 1.

Над шоссе зависли темные безобразные тучи, закрыли горизонт и неотвратимо наступали, продвигались на город за спиной. Константин огляделся, придерживая рукой дверцу машины. Придорожный кустарник раскачивался под напористым ветром, сорванные листья выметало на шоссе и гнало по асфальту. Дождь уже начинался, крупные кляксы расплывались на капоте машины, и Константин забрался обратно в прогретый уютный салон. Захлопнулась подталкиваемая ветром дверца, зашептал мотор, поползли по стеклу стеклоочистители. Константин вырулил с обочины и, набирая скорость, погнал по стремительно мокреющему шоссе.
Магнитофона в машине не было, вытащили его неделю назад воришки, пока Константин улаживал дела в Департаменте, из оставленной на бесплатной стоянке машины. Громко петь Константин не умел, стеснялся даже в одиночестве, но потихоньку подмурлыкивая привязчивый куплет из попсовой песенки, он отчасти компенсировал отсутствующую магнитолу. Для себя, по крайней мере, компенсировал. Впрочем сосредотачиваться на вокальных упражнениях он не мог: усилившийся дождь и порывистый, норовящий столкнуть с дороги, ветер не позволяли расслабится. Медленно ездить Константин не любил и сейчас шел по пустому мокрому шоссе под стольник. На поворотах машину чуть заносило, но это было даже интересно, своеобразное удовольствие от игры в кошки-мышки с мокрой дорогой и непредсказуемой шоферской судьбой. Потемневший город стремительно исчезал позади, несколько раз мелькнула в зеркальце спица телевышки, потом исчезла в низких тучах, и больше Константин назад не смотрел.
Дождь вновь усилился, хотя казалось, что уж некуда сильней. На стекло падали уже не капли, сплошной водяной поток обрушивался на машину, стеклоочистители не успевали сбрасывать воду, видимость упала до десятка метров, и Константин, матернувшись, снизил скорость до восьмидесяти. Все равно - много, опасливо зашептали всякие инстинкты, еще медленнее, еще, ну хотя бы шестьдесят... Черта с два, громко сказал Константин. Здесь пустое шоссе, нет никого и быть не может: ни машин, ни людей. А повороты, не унимался инстинкт, а кочки разные, колдобины. Ты же не видишь ничего дальше собственного носа. Константин захохотал и нажал педаль газа. Стрелка спидометра поднялась до девяноста. С шумом вылетала из под колес вода, машину стало водить по шоссе. Инстинкты запаниковали и попытались сами отдернуть рубчатый ботинок от педали. А вот вам..., - со вкусом сказал Константин. И впервые за много лет запел в полный голос, заорал даже, почти без всякой музыкальности. Гуд бай, Америка, орал он, мне стали слишком малы твои тесные джинсы. Твои тесные шорты, орал Константин, тесные шубы и тесные узы. Прощай навсегда, возьми балалайку и стренькай на прощанье, ла-ла-ла... Задние шины взвизгнули на повороте, машина попыталась уйти в занос, но Константин поймал момент и вывел машину на прежнюю траекторию. Это вам не на зайцев охотится, напористо сказал Константин зеркальцу заднего вида. Это вам не шуточки!
Спустя пару минут он чуть все же не вылетел в канаву, поздно заметив поворот, но все же уложился в радиус, и назло добавил еще скорости. Теперь это напоминало уже не езду, а скорей полет через невесть какое пространство, сквозь шквал, тайфун и цунами. И в то же время у Константина возникло странное ощущение неподвижности, будто не в машине он, несущейся на сумашедшей скорости под холодным проливным дождем, а в кресле у камина после полурюмки коньяку, сонный и разморенный. Он попытался разобраться в этом любопытном ощущении, но тут инстинкты завопили, перепуганно и самодовольно одновременно: -- Ага, достукался!
Константин молниеносно перекинул ногу на педаль тормоза, вертанул руль влево, и фигура, секунду назад появившаяся перед машиной, отодвинулась вправо, и мгновение спустя пронеслась возле машины... вернее, это машина пролетела мимо фигуры, едва не зацепив ее правым бортом. Константин тут же попытался вывести машину на прежний курс, но заюзившие колеса упорно тащили машину к обочине. Коротко матернувшись, Константин отпустил тормоз, но было уже поздно: левые колеса вылетели на обочину, машину крутануло, подбросило, и она с грохотом опрокинулась набок, проскользила несколько метров и принялась кувыркаться, как игральная кость, разбрасывая вокруг себя брызги осколков и оторванные хромированные детали...
Вот черт, сказал Константин, вот ведь черт... Он висел на ремне вниз головой, и перед глазами у него была помятая мокрая трава. Она настойчиво лезла сквозь проем окна в изувеченный салон, и с нее на обшивку потолка капала вода. Константин, охнув от боли в плече, протянул руку, дотянулся и отщелкнул ремень. Вывалился из сиденья, попытался выползти через разбитое боковое окошко, порезался осколком и все же настойчиво пополз, продрался сквозь узкий проем и очутился под проливным дождем. Тотчас промокла рубашка, прилипла к спине; Константин поднялся... ноги держали и вообще, кажется, обошлось, только плечо болело и кровоточила порезанная ладонь. На заднем сидении лежала куртка, вспомнил Константин, нагнулся, но куртки на сидении не было, разумеется, и в салоне ее совсем нигде не было. Костя огляделся. Метрах в пяти от перевернутой машины, на грязной обочине валялась его куртка, безнадежно уже мокрая и вымазанная в песке. Чуть дальше куртки стоял в синем дождевике мальчик и смотрел из-под капюшона на Константина. В руке он держал оторванное боковое зеркальце. Так, подумал Константин, вот и причина катастрофы. Надо же - не сбежал...
-- Ты как тут очутился? - спросил Константин, сдерживая злость.
Мальчик не ответил, но едва заметно качнул головой. Подошел к куртке, присел на корточки, аккуратно положил зеркальце. Поправил съехавший на глаза капюшон.
- Ну? - сказал Константин. - Чего молчишь?
Ему стало холодно. Сперва, видимо от шока, он не придал значения промокшей рубашке, но теперь вдруг как-то внезапно продрог. Оглянулся на машину. Лежащая вверх колесами, без стекол, она уже не годилась для укрытия от непогоды, от злого холодного дождя, от пронзительного совсем не летнего ветра. Это же закрытая дорога, подумал Константин, тут никого не могло быть. Откуда он взялся, пацан этот. А-а, да что для детей какая-то закрытая дорога, они же везде пролезут. Вот этот и пролез...
Константина передернуло от холода. Он подобрал с земли куртку, встряхнул ее - во все стороны полетели крупные брызги - и критически осмотрел подкладку. Она была мокрая, но все же чуть суше, чем рубашка. Константин отошел к машине, стянул рубашку и на голое тело накинул куртку. Теплей от этого не стало, но все же дрожь немного улеглась. Скорей от движения, чем от переодевания, и все-таки улеглась. Константин снова повернулся к мальчику. Тот подошел ближе и стоял возле погнутого заднего бампера.
-- Я из-за тебя чуть не погиб, - сказал ему Константин с упреком.
Ответа он не ожидал, но мальчик неожиданно отозвался:
-- Извините...
Уши бы ему надрать надо, подумал Константин, да что толку. А машину жалко, черт возьми... и до города сколько топать, под дождем топать-то... Как все неудачно получилось...
-- По этой дороге не ездят, -- вдруг сказал мальчик. - Я не знал, что вы тут поедите. Это же закрытая дорога, все знают.
-- А ты-то как оказался на закрытой дороге, -- спросил Константин. - Хотя ладно, какая разница... Скажи, тут рядом никакой деревни нет случайно? Мне бы дождь переждать.
Мальчик отрицательно качнул головой. Константин зачем-то посмотрел на мальчишкины ноги и увидел, что кроссовки, далеко не новые, растрепанные какие-то, насквозь мокрые.
-- Слушай, -- сказал Константин. -- А что ты тут вообще делаешь, а? Ноги вон промочил. Нашел время гулять, тоже мне.
Мальчик отступил чуть назад и кажется собрался удирать.
-- Ладно, ладно, -- поспешно сказал Константин. -- Это твое дело.
Он вдруг подумал, что оставаться одному под дождем, у разбитой машины (разбитого корыта, насмешливо шепнул кто-то внутри), за бог знает сколько верст от города, ему совершенно не хочется. Странно, подумал он, когда я гнал по шоссе, я был злой, агрессивный, будто какая-то ненависть во мне кипела. А сейчас у меня гораздо больше поводов злиться, а я почему-то довольно спокоен... Все же повезло мне, подумал он еще, ведь я мог разбиться. Насмерть разбиться, или покалечиться. Он огляделся. Если смотреть в сторону города, то слева от шоссе тянулся мрачноватый лес, полный тонких полуживых сосен, мокрых склизких на вид кустов, словно их облили не водой, а прокисшей жидкой кашей, а слева, скрытое дождем холмистое поле, чрезвычайно серое, печальное и одинокое. Хм, усмехнулся Константин, одинокое поле. Одинокое, бездомное, несчастное поле. О себе подумай: тащиться до города под таким дождем, в мокрой одежде... верное воспаление легких. Паршиво, подумал Константин, действительно -- паршиво. А тут, говорят, еще и радиация. -- Здесь недалеко электростанция есть, -- вдруг сказал мальчик. - Она заброшенная, можно там от дождя спрятаться.
-- Электростанция? -- переспросил Константин.
-- Она не работает, -- повторил мальчик. -- Я там иногда бываю.
Константин посмотрел на опрокинутую машину, зачем-то заглянул в салон.
-- Пошли на элекростанцию, -- решительно сказал он.

Электростанция была построена из потемневшего кирпича. Гулкое пустое здание с дырами окон, с мусором на бетонном полу. Все механизмы отсюда давно вывезли, сквозняк гулял вдоль ободранных стен, шевелил обрывки проводов под дырявой металлической крышей. Было холодно и неуютно, где-то под ветром противно скрипела жесть. Мальчик пересек пустую кирпичную коробку электростанции наискосок. За его мокрыми кроссовками маленькими вихрями клубилась слежавшаяся бетонная пыль. Отодвинув сорванную с петель дверь в углу здания, мальчик вывел Константина во внутренний двор. Здесь кирпичным крошевом громоздилась рухнувшая труба, несколько куцых кленов вздрагивали под дождем. За кирпичной грудой начинался забор из бетонных плит. Некоторые блоки были повалены, и за ними сквозь морось Константин разглядел неровное поле, заросшее сероватой травой. Мальчик через один из широких проломов в заборе вывел Константина наружу и махнул рукой в направлении поля:
-- Там деревня есть. В ней почти никто не живет.
-- Почти? - уточнил Константин.
-- Несколько стариков, - немного неохотно сказал мальчик.
-- А говорил - нет тут деревни.
-- До нее далеко, километров шесть.
Мальчик двинулся вдоль забора. Константин еще раз осмотрел поле, заметил, что сквозь высокую неровную траву местами проглядывают ржавые железные механизмы: то ли заброшенная техника, то ли вытащенные из здания электростанции агрегаты, и зашагал за мальчиком.
Они дошли до угла забора, свернули и оказались перед небольшим строением все из того же сероватого кирпича в зеленых потеках сырости.
-- Я тут иногда бываю, -- сказл мальчик, не оглядываясь на Константина.
-- Здесь немножко как-то... грустновато, - осторожно сказал Коннстантин. -- Даже, пожалуй, мрачновато.
-- Когда солнце и тепло, то ничего, -- отозвался мальчик. -- А от дождя прятаться тоже где-то надо.
-- Да, конечно, -- сказал Константин. -- Спасибо тебе.
Мальчик наконец оглянулся. Чуть удивленно посмотрел на Константина.
Из-за него я машину разбил, вдруг вспомнил Константин. Благодарить его я, наверное, не должен.
Но авария вспоминалась отчего-то без раздражения, как давняя досадная случайность. Только побаливавшее плечо напоминало о происшествии. И чрезвычайно досаждала мокрая одежда. Мальчика от воды спасал дождевик... Константин оглядел своего провожатого: острый пластиковый купол капюшона, влажные ниже колен джинсы - от хотьбы по мокрой траве -- и насквозь сырые даже на вид кроссовки. На левой сзади отстала подошва.
Они вошли в здание. Наружней двери не было, но за коротким темным коридором (на полу все та же бетонная крошка) оказался крепкий деревянный щит. Мальчик с натугой сдвинул его в сторону. Константин вошел и осмотрелся. Довольно просторное помещение вдоль перегораживала фанерная стена, несколько деревянных узких шкафов, некогда крашенных зеленой краской, стояли слева. Видимо, здесь раньше была раздевалка для работников электростанции. Другая половина комнаты - все же это была, пожалуй, комната, пусть и довольно большая, - та, что справа от фанерной перегородки, выглядела обжитой и даже по своему уютной. Кирпич стены завесили плотной зеленоватой тканью, к фанере напротив кнопками были приколоты отрезки той же ткани вперемешку с вырезками из журналов. На вырезках в основном были репродукции, причем подобранные не как попало. Несколько пейзажей, авторов которых Константин определить затруднился, два интересных карандашных наброска (кажется, не из журналов). Присмотревшись, Константин узнал в одном из карандашных портретов своего провожатого. Тот был изображен стоящим возле письменного стола, вполоборота к зрителю. На столе несколькими штрихами обозначена была модель гоночной машины, но мальчик на портрете смотрел не на нее, а прямо на зрителя. Он чуть-чуть улыбался, а в глазах светились искорки.
Константин оглянулся, чтобы сравнить портрет с оригиналом. Мальчик как раз закончил закрывать вход тяжелым деревянным щитом, и отряхивал перепачканные ладони. Он перехватил взгляд Константина, тоже быстро взглянул на портрет и отвел глаза. "А его улыбку я пока только на портрете видел" -- подумал Константин, смутившись, что мальчишка заметил, как он разглядывал его карандашное изображение.
На другом рисунке была женщина, высокая, стройная, с темными прямыми волосами. Она сидела на металлической сетчатой кровати, каких всегда было много в советских больницах и пионерских лагерях. Константин удивленно оглянулся: точь-в-точь такая кровать стояла перед ним у невысокого перекрещенного деревянной рамой окна. За стеклом (чистым, как ни странно) постукивал дождь, его косые полосы то и дело перечерчивали окно. Вновь повернувшись к картине, Константин понял, что женщина изображена именно в этой комнате: сбоку от металлических труб кровати виднелось именно это окно, только за ним была, видимо, зима: отчетливо были прорисованы несколько высоких сугробов. Константин понял, что когда художник создавал рисунок, кровать стояла несколько иначе, а позже ее передвинули ближе к окну.
Все это было несколько странно. Женщина на рисунке выглядела празднично: узкое довольно сильно декольтированное платье, небольшой, но, видимо, хорошей работы кулон в вырезе платья. Похоже было, что запечатлена она была в праздничный день, возможно, в Рождество или под Новый год. Но как-то не вязалось это, пусть и чуть обустроенное, помещение по соседству с мертвой электростанцией и зимние светлые праздники, женщины в вечерних туалетах, рождественские хвойные гирлянды, шампанское в тонких прозрачных бокалах.
Впрочем, я фантазирую, остановил себя Константин. Никаких бокалов и гирлянд на рисунке не было, да и вообще все это, возможно, игра воображения художника: вечернее платье, кулон, все это несложно додумать.
За фанерной перегородкой тем временем послышался шум. Константин прошел туда и обнаружил, что за шкафами, где некогда оставляли свою одежду рабочие, имеется неприметная ниша шириной метра в два и глубиной чуть более. В нише были сложены дрова, и сейчас мальчик снимал верхние доски и распиленные бруски и бросал их на пол. Константин молча стал помогать: поднимал их и нес в другую половину помещения, где между кроватью и обшарпанным, но чистым письменным столом (тем самым, заметил Константин, с первого рисунка, на этом столе стояла модель автомобиля), помещалась круглая металлическая печь, известная под названием "буржуйки".
Мальчик принес спички и несколько газет. Ловко нащипал лучины большим столовым ножом. Константин присел на кровать (она была застелена толстым ворсистым одеялом), стянул противно мокрую куртку.
-- Так ты не один здесь бываешь? -- спросил он у мальчика, качнув головой в сторону рисунков.
Мальчик затолкал в печку несколько деревянных брусков, чиркнул спичкой. Поджег газеты в печке, торопливо отдернул руку, прикрыл черную от сажи дверцу. Взглянул на железную трубу, уходящую от печки в пробитую в кирпичной стене дыру. Посмотрел на Константина, потом на рисунки.
-- Это моя мама, - ответил он, указав на женщину в праздничном платье.
-- Вот как... А я почему-то не догадался, - сказал Константин. - А рисовал кто? Отец?
Мальчик качнул головой. Сказал, отводя глаза:
-- Вы бы разделись, вам одежду высушить надо.
Зря я с вопросами полез, запоздало пожалел Константин. Мало ли как они тут живут. Пусть и странно все это: бывшая раздевалка при электростанции, закрытый (как-то я и позыбыл!) район, в котором, оказывается, не так уж мало людей, любопытные рисунки. Он торопливо разделся, разложил сырую одежду на металлических прутьях кровати поближе к печке. Показал на одеяло:
-- Можно взять?
Мальчик кивнул.
Константин укутался в одеяло, присел к печке. От нее уже пошло тепло, постреливали за дверцей дрова, сквозь отверстия виднелось пламя. Мальчик разулся, подвернул сырые штанины, оставил кроссовки рядом с приготовленными дровами, забрался с ногами на кровать. Константин поплотнее завернулся в одеяло, стараясь поскорее прогнать озноб. Ему стало вдруг очень спокойно, он прикрыл глаза, прислушиваясь к шуму огня и перестуку капель за стеклом. Так он просидел несколько минут, а когда открыл глаза и посмотрел на мальчика, увидел, что мальчик спит, свернувшись на большой подушке и обняв себя за коленки...

Получить разрешение на проезд в закрытый район оказалось проще, чем Константин предполагал. Ему запретили лишь пользоваться фотокамерой, а ограничений на перемещение не было вовсе. Усталый пожилой полковник вежливо предупредил о возможных опасностях. Сами понимаете, неофициально сказал полковник, места там не самые полезные для здоровья, так что будьте внимательней. А что, спросил Константин, были преценденты? Да нет, улыбнулся полковник, пока Бог миловал. Но все же...
И даже подготовленную статью согласовывать не потребовали. "Да пишите, как знаете, мы же не цензура, вас проверять...". Словом, Департамент оказался не столь уж строгим учреждением. Сочувственные улыбки коллег по редакции, узнавших о задании Константина, были преждевременными. Сами не знаете, чего боитесь, сказал им Константин, вернувшись с разрешением в кармане. Делаете из Департамента какое-то Министерство Правды, болтаете, пустомели. Коллеги-журналисты посмеялись, только Эско, скривив губы, презрительно заметил:
-- Ты раньше срока не храбрись. Приедешь, напишешь, вот тогда и посмотрим... Знаем мы эти... Департаменты.
Константин пожал плечами и пошел к шефу отпрашиваться домой. Для подготовки к поездке. Шеф внимательно рассмотрел голубоватый бланк разрешения с овальной крупной печатью и закорючкой подписи заместителя главы Департамента и Константина отпустил. Но тот домой не поехал, а отправился к Ирэне. Они провели славный вечер в заведении "Кросс", где подавали замечательные вина и имелся знаменитый на весь город повар-шотландец. А наутро Константин вывел машину из гаража и, преодолевая первые ранние пробки на дорогах, двинулся к шоссе № 38, которое в пятнадцати километрах от городских окраин перегораживал полосатый шлагбаум, охраняемый четырьмя сотрудниками Департамента в военной форме. За шлагбаумом начинался закрытый для всех, кто не имел специального разрешения, район, радиусом около семидесяти километров.
Константина, тщательно проверив документы, за шлагбаум пропустили и даже пожелали удачной поездки. Коротко стриженный низенький лейтенант махнул рукой своим подчиненным, и красно-черная деревянная балка поползла вверх, открывая дорогу. В вашем распоряжении сутки, напомнил лейтенант. Константин улыбнулся ему, поднял боковое стекло, и пересек границу. В зеркальце мелькнул пост (лейтенант, кажется, смотрел вслед), и краешек серо-синего неба над дорогой.

...Огонь поутих, и Константин, не вставая, дотянулся до приготовленных мальчиком дров, выбрал несколько поленьев и затолкал их в печку. Сухое дерево загорелось быстро, из открытой дверцы пошел сильный жар и Константин чуть отодвинулся. Шеф будет не очень доволен, отстраненно подумал он. Рассказ о аварии на пустом шоссе и заброшенной электростанции вряд ли сильно заинтересует читателя. После выхода статьи в конкурирующем издании шеф не успокоится, пока не утрет носа главному редактору оппонентов. В той статье было много недомолвок, намеков на некий сдерживающий фактор, будто автор хотел рассказать больше и не мог. У читателя должно было сложиться ощущение, что автору прикрыли рот, не дали написать обо всем, что он видел. Департамент ни разу не упоминался в статье, но подразумевался столь очевидно, что только совсем зеленый гимназист мог заблуждаться, размышляя о источнике давления на журналиста.
Скорей всего, пустышка, подумал Константин. Или набивают себе цену, или он дальше ста метров от шлагбаума не ездил. Департамент, кажется, не пытается ничего замалчивать, а все слухи об этих местах... так и остаются слухами.
Радиация, ядовитые реки, огни в окнах заброшенных домов вымерших деревень, мутировавшие животные: коровы с четырьмя рогами, волки-людоеды. Полный набор страшилок для обывателя. Как обычно, пустой треп посетителей пивных и черных старух у подъездов. Впрочем, что здесь живут люди, я тоже слышал, вспомнил Константин. А по официальным сведениям, население отсюда полностью переселили еще шесть лет назад. Мальчик говорил о деревне, в которой живут старики. Значит, люди есть. Константин посмотрел на спящего мальчика. Вот и еще один житель. Возможно, не постоянный, но бывает он здесь часто. Проснется, расспрошу подробней.
Мальчик немного пошевелился, будто взгляд Константина толкнул его. Но не проснулся, засунул под щеку ладонь, судорожно вздохнул во сне и вновь затих. А на картине он помладше, подумал Константин. Сейчас ему лет двенадцать, а карандашный рисунок сделан, пожалуй, год-полтора назад. Значит, обитатели этой комнаты живут здесь (или постоянно наведываются) уже давно. Интересно, смог бы я переселиться сюда? Без электричества, в безлюдье и тишине, вода, вероятно, из родника... впрочем, на электростанции мог сохраниться водопровод... а вообще, странное место, но очень спокойное. Да, спокойное, с некоторым удивлением заметил Константин. Или это дорожное происшествие так повлияло на меня? Такого спокойствия и умиротворения я не знал давным-давно. Ему захотелось уснуть. Отдохнуть телом, забыть суету редакции, шум города, избавиться от слабой, но надоевшей боли в отбитом плече. Выбросить бы из памяти всю ерунду, подумал он. Здесь одиноко, но мне, кажется, давно пора оказаться в одиночестве. Странно, я так хотел получить это задание, едва не поссорился с Эско, он просил у шефа эту поездку. Но я моложе, и шеф предпочел меня, потому что о таких вещах, где есть загадка, лучше напишет молодой, а Эско - он язвительный и умный, но он не молод, он был пилотом, повидал разного и ему сложней заметить необычное, глаз уже не тот. Я боролся за эту поездку, но мог ли я ожидать, что она обернется вот так: звуком капель в тишине, огнем в железной круглой печке, рисунками на фанерной стене, колючим плотным одеялом на плечах. И, Господи, как же хочется спать...

Он проснулся от шума отодвигаемого щита, который закрывал вход. Мимолетом удивился, что смог уснуть сидя, привалившись спиной к фанерной перегородке. Торопливо встал, оглянулся на мальчика. Мальчик лежал, вытянувшись, и, скосив глаза, смотрел за окно. Там по-прежнему капало и, кажется, уже начинало темнеть.
В дверном проеме показалась женщина. Несомненно та самая, со второго рисунка. Конечно, не в платье (в такую-то погоду!), а в коричневых плотных брюках и зеленой куртке с капюшоном. С откинутого на спину капюшона капала вода, а на резиновых сапогах, в которые были заправлены брюки, налипла грязь.
-- Ник, я ведь просила поставить нормальную дверь, -- сказала женщина. -- Сколько можно мучиться с этой заслонкой.
-- Мы поставим, -- ответил мальчик. -- Только еще не нашли подходящей. На электростанции такой широкой нет, а из деревни нести далеко.
-- Уже десяток дверей можно было принести, -- устало сказала женщина. Посмотрела на Константина, кивнула ему без удивления.
-- Здравствуйте, -- смущенно сказал он, плотнее закутываясь в одеяло.
-- Николай, возьми сумку с продуктами, -- попросила женщина мальчика. Тот поднялся с кровати, натянул свои растрепанные кроссовки и вышел за дверь. Сразу вернулся, неся в одной руке большую матерчатую сумку. Молча водрузил ее на стол и стал вынимать продукты: буханки хлеба, колбасу, стеклянную банку, кажется, со сметаной.
-- Вас Ник привел? -- спросила женщина.
-- Ник... Вы знаете, мы с ним еще не успели познакомиться. Там на шоссе... такое дело приключилось...
-- Он в аварию попал, -- сказал мальчик. - Машина перевернулась. А дождь такой сильный, до деревни идти долго.
Освободив сумку, Ник вновь присел на кровать. Стал раскатывать подвернутые штанины. С них чешуйками отслаивалась подсохшая грязь.
-- Ваша одежда, наверное, высохла? Переоденьтесь, если нужно, Николай даст чистую, у нас здесь есть кое-какие вещи.
Женщина скрылась за перегородкой. Константин торопливо оделся. Посмотрел на мальчика, тот взглядом спросил: "нужно что-нибудь?". Константин качнул головой: "нет, спасибо".
-- Я вернусь на шоссе, пойду в сторону поста. Надо вызвать тягач, забрать разбитую машину.
-- Куда же вы на ночь, -- отозвалась женщина. -- Завтра пойдете. Может, дождь утихнет. -- Она появилась из-за фанеры, улыбнулась. -- Как вас зовут?
-- Константин.
-- А меня Ольга.
Ник принес в оцинкованном ведре воды. Константин старательно помогал чистить картошку, нарезал хлеб. Потом они сидели, глядя на булькающий котелок на печке: Константин с Ником на кровати, Ольга на единственном стуле. Разговора не было, но отчего-то смущения никто не испытывал. За окном совсем стемнело, Ольга зажгла две свечи, и блики света подрагивали на стенах, вычерчивали три профиля: мужчины, женщины и мальчика. Дождь пошел сильнее и его шум настойчиво прорывался в комнату, смешивался с треском дров, успокаивал и навевал сон.
Потом они пододвинули стол ближе к кровати, Ольга уступила стул Константину, а сама села с сыном. Ужин при свечах, усмехнулся Константин про себя.
-- Вы знаете, как местные жители называют эти места? -- спросила Ольга. -- Остров.
-- Остров?
-- Да, именно Остров. С заглавной буквы. Вы ведь здесь впервые?
-- Я журналист. Собирался писать статью о закрытом районе, где, по слухам, происходит много непонятного с тех пор, как тут проводились военные испытания.
-- Вы верите, что испытания действительно проводились? -- удивленно сказала Ольга.
-- А разве нет? Зачем тогда запрещать людям здесь жить, эвакуировать целый семидесятикилометровый район? Кстати, тут, похоже, осталось достаточно жителей?
-- Это вопрос журналиста? -- уточнила Ольга.
-- Нет, скорей просто удивленного человека.
-- А вы Ника спросите, он знает здесь больше, чем я.
-- Я ее сюда привел, -- пояснил Ник, подцепляя вилкой картофелину. -- Она сперва боялась.
-- Вы же сами сказали -- об этих местах много слухов. Вот и боялась. Но об окрестностях все же лучше с Ником поговорите. Если нужно, он покажет, здесь есть интересные места.
-- У меня, к сожалению, всего лишь одни сутки. Которые истекают завтра к трем часам.
-- Ну, что ж, решайте сами.

После ужина Ольга устроила из старой одежды место на полу для Константина. Сама она улеглась с сыном на кровати, задула свечу (другая уже догорела сама) и пожелала всем спокойной ночи.
-- Спокойной ночи, -- отозвался Константин.
Спать не хотелось.
-- Вы все же ночью из дома не выходите, -- тихо сказала в темноте Ольга.
-- Вы же уверяли, что здесь совершенно безопасно. Впрочем, хорошо, я никуда не пойду.
-- Иногда здесь бывают странные происшествия, -- прошептал Ник. -- Посмотрите в окно, вам, наверное, будет интересно.
Константин торопливо поднялся. За стеклом, в черноте угадывались струи дождя. За ними, над едва видным полем красновато светилось небо. Было похоже на закат, но солнце давно село, да и тучи слишком плотные, подумал Константин. Присмотревшись, он заметил, что светилось не небо, слишком низко над полем растекалась красноватая дымка. Напоминает очень густой туман, сказал Константин. Только цвет удивительный, никогда не встречал красного тумана. А это вовсе и не туман, отозвался Ник. Тогда что же, спросил Константин. Говорят, здесь под землей испытывали оружие, ответил мальчик.
Они замолчали. Константин вернулся на свою лежанку. Покидать эти места завтра мне рано, подумал он. Еще ничего не ясно. Маловато для статьи, сплошь загадки и мистика. А писать о мистике мне вовсе не желательно, иначе в следующий раз шеф отправит Эско, а не меня. Жаль, слишком мало времени.
>>>
Уровнем выше Домой

Сайт работает при технической поддержке Sannata.RuTM



Hosted by Compic