<<< >>>

Артем ВЕЛКОРД (Tervist)

Неустойчивость. Отрывок из романа.

Глава 2. Часть 2

В декабре Константин вернулся в город. Пустая квартира была выстужена насмерть, иней серебрился на обоях, красиво мерцал на полированных панелях шведского гарнитура. К тому же, не работала газовая плита -- газ отключили. Видимо, за неуплату. Электричество, к счастью не отключили. Константин одолжился у соседей однокомфорочной электроплиткой. ("Костя! Где ж ты пропадал? Мы думали, ты за бугор отправился.") Отмыл под холодной водой чайник, сварил чай покрепче. Подключил отопление, благо трубы не разморозились. К вечеру в квартире можно было ходить не в верхней одежде. Но сырость осталась. Спать пришлось ложиться в старых трениках, чтобы не так ощущать влажность простыни. Заснуть Константин не мог долго. Вспоминалась Ольга. Потом мысли перекинулись к Эско. Как он тут? Надо бы завтра сходить проведать.
Подумал о работе. Деньги-то надо добывать. На первое время были, Ольга дала (он брать не хотел, стыдился, но она настояла: понимала, что в городе ему без денег невозможно. Константин и сам понимал, поэтому и взял, переломив гордость). На первое время, усмехнулся Константин. Неделя. С экономией -- две недели. На хлебе и воде -- месяц. Значит, придется на хлебе и воде. А чего ты хотел? В самом крайнем случае придется занять у Эско. Или у соседей.
Следующие два дня прошли в суете и беготне. Со слабой надеждой сходил в гараж Антоши Гарского. В гараже двое молодых крепких парней вставляли лобовое стекло в свежеперекрашенный микроавтобус. Юлиана Семеновича не было, парни такого не знали. Работают здесь недавно, месяца полтора. Антоша? Это, в смысле, Антон Игоревич? Нету. Уехал. На деловые переговоры, наверно. А вообще нам не докладывают...
Сходил в редакцию. Может быть, нужен проворный молодой человек на подхвате? Репортажи на злобу дня. Спортивная колонка, астропрогноз. Редактор развел руками -- вакансий нет. Даже наоборот, намереваемся штат сокращать. Уборщиц вот две, а зачем две, когда одной можно обойтись. Сами понимаете, Константин, тиражи падают, типографии цены поднимают. Понизив голос, редактор посоветовал обратиться к конкурирующей газете. Ему было искренне жаль Константина.
Полдня ушло на регистрацию в качестве безработного. Получил карточку, удостоверяющую, что "такой-то такой-то является ищущим постоянную работу". Клерк торопливо проштемпелевал карточку блеклой печатью, попросил зайти через неделю, а лучше через месяц. Через месяц, впрочем, обязательно, иначе статус ищущего работу потеряете. Вопрос о выделении денежного пособия рассматривается только через месяц после регистрации. Извините. Следующий...
Еще один день ушел на хождение по различным конторам. Работники не нужны? Все умею делать. Машину вожу, в компьютерах разбираюсь, руки-голова на месте. Готов на ненормированный рабочий день. На ночную работу тоже готов. Могу класть кирпичи, потолки белить, таскать мешки. Охранять склады? Могу. Двенадцать часов на улице? Ничего, "людям для здоровия полезны холода". А вот личного оружия нет, извините. Стрелять с колена, лежа и на бегу не умею. И сторожевой собаки с моими харчами тоже нет. Спасибо, до свидания...

До Эско добрался только на третий день. Постоял у запертого подъезда, дождался старушки с пуделем. Объяснил, что дурных намерений не имеет, а идет в гости к другу, с которым давно не виделся. Старушка не поверила, но впустила. Проследила, в какую квартиру направился. И терпеливо ждала одним лестничным пролетом ниже, пока Константин трезвонил в квартиру Эско. В пустую квартиру, как объяснила вышедшая на шум соседка. Уехали, всей семьей уехали. Уж несколько месяцев, как собрали все вещи и отбыли за рубеж, искать счастья. Он, она, двое детей и кошка. А ей, соседке, ключи оставили на всякий случай. Квартиру-то продают. Вы, часом, не покупатель?
Старушка с пуделем сопроводили Константина до первого этажа, тщательно заперли дверь. Ишь ты, а говорил -- друг. Был бы друг, знал бы, что уехали. Шляются всякие подозрительные...
К Ирэне, что ли, пойти, тоскливо подумал Константин. Так ведь выгонит. И права будет. Вернулся в пустую квартиру. За три дня сырость из нее полностью изгнать не удалось, но теплее стало. Сел на диван, пощелкал пультом от телевизора. Самого телевизора не было, продал перед бегством на Остров. Во время продажи пульт куда-то потерялся, пришлось цену снижать. А сейчас, гляди-ка ты, нашелся.
Сварил себе "суп быстрого приготовления с говядиной и вермишелью" (на хлебе и воде...). Вермишель в супе была, говядиной оказался желтоватый с зелеными вкраплениями порошок, который растворился в воде, окрасив ее в цвет хаки. Недостающую часть говядины в супе заменили солью, так что с остротой у блюда оказалось все в порядке. С сытностью -- не очень. В связи с этим вспомнились почему-то "мягкие клубни" над Полигоном. Очевидно, по аналогии с клубнями картофельными. Сытнее от таких размышлений не стало, и Константин завалился спать в полдевятого вечера. Когда спишь, о еде не думается.
Но вышло еще хуже. Проснувшись в два ночи от дурноты, Константин честно пытался удержать в себе "суп говяжий", но через полчаса мучений сдался и стравил ужин в унитаз. Проблевавшись, почувствовал неожиданное облегчение и даже повеселел. Есть отчего-то не хотелось, спать тоже. Полежал в темноте, разглядывая на потолке отблески фар редких машин за окном. Потом поднялся, натянул куртку (куртка хорошая, еще от относительно благополучных "газетных" времен), вязаную, подаренную Ольгой, шапку и ботинки (ботинки подкачали: у левого неудержимо отрывался задник, правый вел себя достойней, лишь покрылся старческими морщинами). Вышел из дому. Постоял у подъезда. Искрился незамаранный снег на тротуаре, беззвучно мигала разноцветная гирлянда в киоске на другой стороне улицы. Киоск был круглосуточный. Константин пересек мостовую, постучал в закрытое окошко. Вопреки ожиданиям, продавец не спал, явился из недр киоска.
-- Здравствуйте, -- сказал ему Констанин. -- Скажите, у вас кофе горячий есть?
-- Нет, -- извиняющимся тоном сказал продавец за окошком.
-- А чай? -- совсем глупо спросил Константин.
-- Извините, -- продавец покачал головой. Посмотрел на Константина с сочувствием. -- Пиво есть.
-- Нет, пива мне не хочется. Холодно.
Продавец понимающе покивал. Да, холодно. А что делать -- декабрь... Потом продавец неожиданно предложил:
-- А заходи ко мне, у меня тепло.
Константин не возражал. Продавец впустил его через дверь позади киоска. Усадил среди картонных коробок на низенький складной стульчик, сам сел на перевернутое цинковое ведро. Откупорил две бутылки светлого пива.
Познакомились. Продавца звали Гришей. Выпили по бутылке, начали еще по одной. Разговорились. -- Нет никого, -- жаловался Гриша. -- Ты второй покупатель за ночь. А спать нельзя, хозяин проверяет иногда.
-- А за то, что постороннего впустил, хозяин тебя не вздрючит?
-- А он сюда-то заходить не будет. В окошко постучит, убедится, что не сплю и дальше поедет. У него таких киосков штук десять по городу, он пока все объедет с проверкой -- ночь и пройдет.
После второй незаметно пошла третья. Один раз Гриша отлучался, отоварил покупателя кормом для собак. Константин подивился: ночью -- и вдруг собачий корм.
Одолели третью. Константин спохватился:
-- А что это ты меня за свой счет поишь. Тебе ж потом за товар отчитываться.
Гриша махнул рукой, мол, на сигаретах накручу и разницу покрою. Пустяки, дело житейское. Константин поинтересовался, много ли можно накрутить. Гриша рассказал. Разговор перекинулся на возможности подработать. Срубить левых бабок. Константин пожаловался на безденежье. Рассказал, что вернулся из запретной зоны. Гриша понимающе кивал, чертыхался. Допив четвертую бутылку, попросил Костю посторожить киоск, а сам сбегал в ближайшую подворотню. Вернулся с сияющей физиономией. Сказал:
-- Слушай, Костя. А иди ты к нам работать? У меня дневная напарница уходит, а смену ей еще не нашли.
-- А что... -- глубокомысленно произнес Константин. -- Пойду в торгаши. Как не пойти...

И потянулись дни. Две недели в киоске с десяти утра до десяти вечера. Две недели дома. Иногда с Гришей пива попить. На сигаретах накрутить. Хотя особенно в дневную смену не накрутишь, Грише в этом плане легче. А вообще -- заботы не хитрые. Принять товар. Разложить конфеты-печенья по полкам. Открывать окошко, просовывать товар, брать деньги. Брать деньги, просовывать товар. Шоколадки школьникам, батоны хозяйкам, пиво похмельным. Просто, однообразно. Остров почти не вспоминался. Какой Остров, что ты, Гриша. Это я во хмеле сказал. Запретная зона -- она и есть запретная зона. Людей мало, леса и холмов много. Ничего интересного. Если хочешь, летом съездим. Посмотришь сам. Нет, сейчас не поеду, холодно. Да и КПП обходить лесом трудно: сугробы. Да и вообще. Да, вообще...

Однажды зашел к Ирэне. Она оказалась одна, родители как раз куда-то ушли. Посидели на кухне. Повспоминали. Константин с удивлением смотрел на Ирэну. Эту женщину я когда-то любил. Жениться хотел. А потом встретилась Ольга. Потом был Остров...
Ирэна говорила, рассказывала про свою жизнь, про госпожу Папортникову, которая ушла на пенсию и открыла магазин готовой одежды. А муж ее скончался. Помнишь мужа госпожи Папортниковой? Скончался в конце ноября (апоплексическим ударом, подумалось Константину). А Лилька замуж вышла. Помнишь Лильку? Константин Лильку помнил смутно. И, слушая про свадьбу, про Лилькиного мужа ("солидный такой, фирма своя, личный шофер и охрана два человека"), Константин вдруг погрузился в сон наяву. Снилось ему, что он снова на Острове. Лето, звенит в раскрытом окне настырный шмель. Ольга готовит обед. Ник прибежал с реки, волосы мокрые, майка прилипла к спине. Ольга заставляет его переодеться. Ник лениво отговаривается: переодеваться ему не хочется, да и тепло ведь, в мокрой одежде лучше даже, не так жарко. Константину легко и беспричинно весело. Ник здесь, никуда он не пропадал. Ольга шутливо треплет его за ухо. Ник смеется и соглашается, наконец, сменить влажную майку. Убегает в комнату, грохает дверцами шкафа. Ольга смеется, смотрит на Константина. Он разводит руками: что поделаешь, такой уж у тебя сын обормотистый. Теперь они смеются оба, потому что у Константина майка тоже влажная (обливался у колодца) и замызгана сильней, чем у Ника...

... -- Ты слушаешь меня?
-- Что? Ах, да, слушаю, конечно.
-- Я спрашиваю, ты зачем в город-то вернулся? Или у тебя там, на Острове твоем, летняя резиденция? А на зиму ты сюда приезжаешь?
Константин покачал головой.
-- Вернулся... Понимаешь, я там не один жил. С женщиной. У нее сын, двенадцать лет. Мы с ним один раз пошли... в лес. И он потерялся. Убежал от меня и пропал. Ну, и... не смог я там жить.
-- Искали? -- осторожно спросила Ирэна. Константин был благодарен ей за эту осторожность.
-- Искали. Не нашли...
-- В лесу заблудился?
-- Не знаю, Ирэна. Не мог он заблудиться, -- вздохнул Константин. И переменил тему разговора.
Незаметно прошел Новый год. Константин встретил его в одиночестве. Гриша работал свою ночную смену, к Ирэне идти не хотелось, гостей к себе звать -- тоже. Да и некого. Госпожу Папортникову разве что. Да и то только ради ее супруга. Посидеть с ним за чаем, побеседовать неспешно о всяких пустяках. Но он умер. А я даже имени его не запомнил.
За окном рвались петарды, полыхал разноцветными виноградными гроздьями салют, весело визжала молодежь. Константин выпил сам с собой шампанского, поглядел на веселье за окном и завалился спать -- утром вставать рано, Гришу сменять.
Дни шли. Константин привык к своему положению. Стали традиционными "пивные вечера" по пятницам. Две недели в месяц, когда не нужно на работу. Сперва с Гришей. Потом к ним присоединился Арсений Дмитриевич из дневной смены киоска возле кинотеатра "Музарский". Арсений Дмитриевич был лыс и часто ехидничал по поводу "пивных вечеров". "Собрались три киоскера выпить пива у забора..." Гриша возражал: не у забора, а дома, культурно. И вообще.
-- Вот именно, -- подхватывал Арсений Дмитриевич. -- Собрались три киоскера... вообще.
Константин в споры не вступал. Лениво потягивал пиво из горлышка. Бокалов, стаканов, кружек он не любил. Баночного пива -- тем более, от него неистребимо воняло жестью. Может быть, оттого, что из баночного всегда выбиралось самое дешевое. Из бутылочного, впрочем, тоже. Но оно шло хорошо, особенно из горлышка. Да, хорошо... вообще. Так прошла зима.
К апрелю Арсений Дмитриевич из компании выбыл. Сменил место работы.
-- Собрались _два_ киоскера... - меланхолично напевал Константин. Гриша молчал, у него тоже были планы. Работа продавцом его устраивать перестала. Несколько раз он заводил разговор на тему перемены сферы деятельности, но Константин отнесся к этому равнодушно. Ему было все равно. Киоскер -- так киоскер. Какая разница. Гриша сперва злился на апатию напарника. Потом перестал обсуждать с Константином свои планы. К началу мая он уволился. Напоследок хотели устроить прощальный "пивной вечер", но не вышло. Гриша срочно уезжал, он устроился на стройку где-то за городом.
Хозяин киоска нашел нового работника. Вернее, работницу. Ночную смену она не хотела, желала торговать днем. Константину было все равно. Он согласился работать ночью. Из-за перемен в графике ему пришлось отработать полные сутки: сперва день, затем ночь. Длинная смена подошла к концу. Константин пересчитал выручку. Аккуратно записал цифры в журнал. После бессонной ночи в голове было пусто, хотелось скорей добрести до дивана и упасть лицом в наволочку. Сменщица запаздывала. Константин начинал злиться. Напарницу свою он не видел, но мнение о ней складывалось не лучшее: первый день -- и уже опаздывает. Покупателей было мало. От нечего делать принялся еще раз пересчитывать выручку. Окошко было открыто, дни в мае стояли теплые. За окошком раздался голос:
-- Мама просила вам передать, что она очень извиняется за опоздание. Она скоро придет, вы, пожалуйста, подождите.
Как будто я могу не подождать, мелькнула мысль у Константина. Он укладывал мелкие купюры одной отдельной пачкой, и сперва не обратил внимания на голос за окном. Воспринял только то, что "мама опаздывает", а на тембр голоса и интонации не воспринял. Но спустя секунду до него дошло. Да нет, не может быть, остановил себя Константин. Но голову поднял, отчаянно страшась убедиться, что ему действительно показалось. Но все оказалось правдой. За окошком стоял Ник, и высматривал среди прохожих маму. В сторону Константина он не смотрел.
"Собрались два киоскера..." -- ухнуло в голове у Константина.
Он осторожно поднялся, вышел из киоска, обогнул его и оказался у Ника за спиной. Или не у Ника? Может быть, просто похож? Мало ли похожих мальчишек. Нет, точно Ник. Рост, тощая шея, русые волосы, растрепанные кроссовки. Ник! Господи, неужели Ник?
Мальчик вдруг обернулся. Увидел Константина. Вежливо кивнул ему и отвернулся -- высматривать маму.
"Собрались два киоскера..."

Константин пришел домой, медленно разулся, прошел в ванную, стянул пропитанную потом рубашку. Сунул голову под прохладную воду, постоял, отмокая. Обтерся полотенцем. Как был, голый по пояс, убрел в комнату, лег на кровать поверх одеяла. Спать не хотелось совершенно. Мысли скакали обрывочные, какие-то бессвязные. Вспомнилась вдруг народная песня. Глядя в потолок, пропел: "Валенки, валенки, ой да неподшиты, стареньки...". Дальше слов не знал, повторил еще несколько раз "валенки, валенки".
Под потолком кружила муха. Константин оборвал "песню", запустил в муху тапком. Сел, оперся спиной о стену. Да что со мной, подумал Константин. Полгода живу как под наркозом. Смотрю -- и не вижу, слушаю -- и не слышу ничего. Из квартиры в киоск напротив, из киоска в квартиру. Вся жизнь на пятачке в сто метров. Телевизор, что ли, купить. Вечерами пялиться в экран, сопереживая киношным героям и материться на выпуски новостей. А что, нормальная такая жизнь, размеренная. Никаких Островов, никаких пропавших мальчишек, никаких больше любимых женщин. Покой и крепкий сон. Наяву. А скучно станет, можно узнать, в какие рубежи подался Эско и к нему рвануть, маленького счастья искать: со счетом в банке, с подержанной малолитражкой, с мечтой о собственном домике.
У тебя уже есть домик, сказал себе Константин. Там, в деревне на Острове. Другого -- не будет.
Не могу я туда возвращаться.
Можешь. И не лги себе-то хотя бы. Не гнала тебя Ольга, сам ушел. Подумай о ней. Как она там? Одна в пустом доме. Сын пропал. Любимый человек ушел...
Сбежал...
Да, сбежал. Сам же понимаешь, не дурак. Как последний трус сбежал. Совесть его, понимаешь, замучила.
Внезапно Константину воспомнилось, как они пробирались на Остров с Эско. Разговоры вспомнились. О-о, болван, зарычал на себя Константин. Врал зачем-то, погибшего мальчика Андрюшку придумал. Альбом с марками. Не было никакого Андрюшки. Зачем слезливую историю сочинил? Оправдать перед Эско свое желание попасть на Остров? Уж для Эско-то сочинять не обязательно. Кому-кому, а Эско -- не надо. Так ведь нет, выдумал историйку, аж сам поверил, расчувствовался. Пропал, мол, маленький Андрюшка, почти брат родной и жизни не стало Константину, все мучается, вину свою чувствует. У-у, мудозвон. Что ты о вине знал? А сейчас -- знаешь что-нибудь?
Ничего я не знаю, равнодушно сказал Константин вслух. Не знаю, не знал и знать не буду.
Он поднялся, ушел на кухню, достал из холодильника несколько бутылок пива, оставшихся от "пивных вечеров". Содержимое одной выпил в три глотка, из остальных вылил в раковину. Вернулся в комнату, разыскал чистую рубашку. Неторопливо, с удовольствием, прогладил ее. Собрал деньги и документы, распределил по карманам. Прихватил с вешалки легкий дождевик, перекинул через плечо. Вышел, аккуратно запер дверь. Позвонил соседям.
-- Я уезжаю. Можно вам ключи оставить?
<<< >>>
Уровнем выше Домой

Сайт работает при технической поддержке Sannata.RuTM



Hosted by Compic