С утра пошел мелкий дождь. Мощная туча затянула небо от края до края, повисла над городом и без устали поливала улицы прохладными каплями. Дождь был не опасный, под таким быстро не промокнешь, но какой-то очень уж постоянный, словно собрался неспешно, за полгодика, затопить город и смыть его с лица земли.
Как назло, как раз сегодня мы собирались за грибами. Мы -- это Владик, Антоша и я. Владик -- мой сын, а его верный друг и одноклассник Антошка сын моей старой доброй приятельницы Наташи. Она-то, Наташа, и сказала два дня назад в телефонной трубке:
- Витя, взял бы ты мальчишек и в лес бы съездили. Говорят, грибов сейчас много. Я посолю, вам тоже дам.
Предложение мне понравилось (особенно насчет баночки соленых рыжиков на зиму), среда у меня была свободным днем, и я согласился.
- Только ты Антошку с вечера к нам отправляй. Ехать надо пораньше, а пока вы утром проснетесь, да пока раскачаетесь, и пока он до нас добежит, уже и грибов в лесу не останется.
Наташа согласилась, и вчера вечером Антошка позвонил в дверь. Мы открыли, впустили его, Владька показал, где оставить рюкзачок, и мальчишки ускакали во Владькину комнату, играть в новую стратегическую игру "Рэд Алерт". Вскоре я зашел к ним, напомнить, чтобы долго не засиживались, и после этого два часа мы все вместе отбивали атаки Альянса, азартно переругиваясь: Владька утверждал, нужно строить больше тяжелых танков, Антоша напирал на полезность башен, плюющих в противника электричеством, а мне показалось, что без артиллерии сражение не выиграть. Я напомнил Владьке старую истину - "артиллерия -- бог войны". Антошка с некоторым превосходством сообщил мне о недостатках артиллерийских установок: медленные, очень непрочные и требуют немало средств. На что я возразил, что настоящий полководец должен умело использовать достоинства, а не жаловаться на недостатки. Пацаны хором предложили мне самому сесть за клавиатуру и показать мастерство управления армией. Я сел, азартно принялся собирать артиллерийскую бригаду, в надежде одним мощным ударом покончить с компьютерным противником. Враг оказался хитрее, чем я ожидал и спустя пять минут внезапно ударил с моря, незаметно подведя к нашему берегу линкоры. Я чертыхнулся про себя, спешно попытался передвинуть артиллерию ближе к береговой линии, но тут в лоб поперли тяжелые танки, и мне пришлось уступить место Владьке. Он ситуацию спас, отбил танковую атаку, потопил линкоры, но мощь нашей армии значительно после этого сражения уменьшилась и сын ехидно сказал мне:
- Все деньги в артиллерию вбухал, на что теперь армию восстанавливать?
Антошка насмешливо посмотрел на меня, но ничего добавлять не стал.
- Ладно, - уязвлено сказал я, - посмотрим, как вы справитесь.
Они справились, но лишь за час до полуночи. Мы шумно поздравили друг друга с победой, Владька сбегал на кухню за бутылкой лимонада, притащил кружки и мы отметили славную викторию. И только тут я спохватился, взглянул на часы. Прервал празднование, велел Владьке поставить раскладушку для Антошки и немедленно ложиться спать.
- Завтра вас ни свет ни заря подниму, - предупредил я пацанов и отправился спать.
А наутро выглянул в окно и -- на тебе! -- дождь.
- Ну и что? Не растаем, - сказал Владька.
Я колебался. С одной стороны, сын прав, ничего нам от мелкого дождичка не сделается. С другой стороны, как Наташа отнесется к тому, что Антошка гуляет в лесу в такую погоду? Антошка все мои сомнения разрешил сам. Распахнул рюкзачок и извлек синий дождевик.
- Мама дала специально на случай непогоды, - сообщил Антошка.
- Решено! - командным голосом объявил я. - Едем.
- Ура, - деловито отозвались пацаны.

До вокзала мы добрались в полупустом автобусе. Купили в дорогу пакет пирожком, взяли билет на ближайшую электричку. Присели на скамейку в зале ожидания. Я оглядел свою команду. Вид бравый. У Владьки в руках плетеная корзина, Антошке дали пластмассовое ведерко. Настоящие грибники. Я улыбнулся, наказал пацанам никуда не отлучаться и отошел к киоску в конце зала. Здесь я купил газету, почитать дорогой, и, оглянувшись на мальчишек -- не видят ли? -- бутылку пива. Бутылку я торопливо затолкал в рюкзак, а газету скрутил трубочкой и, помахивая ей, как подзорной трубой, вернулся к пацанам.
Мы двинулись на перрон, влезли в мокрую электричку, водрузили поклажу на специальные полочки под потолком и уселись на деревянные скамьи. За окном капало. Пацаны поочередно зевали.
- Подремлите, пока едем, - предложил я.
- Не-е, - отозвался Владька. - Я в окно смотреть буду.
- Ну, как хотите, - я развернул газету.
Поехали. Пассажиров в вагоне было, кроме нас, всего трое: небритый старик в берете и парень с девушкой, неразборчиво переговаривающиеся.
Бодро постукивая на стрелках, электричка выбралась на простор, набрала скорость и полетела мимо районов новостроек. Потом потянулись пригороды, с огородами и картофельными полями. Вдоль полей прогуливались черные блестящие вороны и недовольно посматривали в сторону громыхающей электрички.
Ехали мы около часа. Мальчишки, посмеиваясь, вспоминали вчерашнюю баталию. Попытались вовлечь и меня в обсуждение сражения, но я, прикрывшись газетой, отказался, опасаясь, что Владька припомнит мне затею с артиллерией.
Приехали. Достали рюкзаки (у нас с Владькой был один на двоих), прошли в тамбур. Электричка, зашипев, стала тормозить. Остановилась. Разошлись двери, и мы шагнули на безлюдный перрон. Поблескивали маленькие лужи, в лицо дохнуло прохладным ветерком. Электричка, подвывая, укатила, скрылась за поворотом. Мы прошли мимо станции. У двери сидел черный котенок и, равнодушно поглядывая на нас, умывался лапой.
- Капюшоны наденьте, - велел я. - Капает.
Дождь, как и в городе, был несильный, монотонный такой, дремоту навевал.
- Зачем? - строптиво спросил Владька. - Совсем слабый дождик.
Антошка послушно накинул на голову синий капюшончик, я промолчал, и Владька остался со своим упрямством в проигрыше. Сердито дернул воротник куртки, освободил застрявший капюшон и скрылся под ним, как под рыцарским шлемом.
Сразу за станцией начиналась широкая тропа, петлявшая под высокими соснами. Мы прошли по этой дороге километра два, остановились, оценили обстановку и свернули в лес.
- Далеко не разбредаться, - сказал я. - Грибы не рвать, а срезать ножом. - Перочинные ножички я вручил мальчишкам заблаговременно, еще в городе.
Пацаны кивнули и разошлись. Владька налево, Антон направо. Я остался в середине, чтобы не упускать обоих из виду.
Лес был мокрый, капало с деревьев, влажно блестела трава. Под широким кустом я заметил первый гриб, наклонился, подлез под ветви. Меня обдало прохладными брызгами, но зато в корзинку лег аккуратненький подосиновик. Через минуту победно завопил Антошка: он нашел сразу два таких же симпатичных гриба. Потом Владька нашел несколько рыжиков, а я здоровенный мухомор. Брать его мы, конечно, не стали, но полюбовались на красного в белую крапинку красавца все.
А потом исчез Антошка. Я даже не понял, когда он пропал из виду. Мне показалось, что под низкой разлапистой елкой белеет ножка гриба, я полез под дерево, убедился, что показалось, выбрался обратно, прошел еще несколько шагов, привычно взглянул налево -- Владька, присев на корточки, срезал очередной подосиновик, -- направо... а там никого не было. Я окликнул Антошку, но он не отозвался.
- Антон! - повторил я.
Я повернулся, прошел чуть назад, к тому месту, где последний раз видел Антошку. Лес был негустой, широкие просветы между деревьями заросли низкой травой, но никакой ямы я не обнаружил.
- Антон! - снова позвал я.
Подбежал Владька, тоже покричал.
- Он, наверно, пошутить решил, - сказал сын. - Специально не отзывается.
Я усомнился. Не в Антошкином характере такие проделки.
- Ау! - крикнул я вечный лесной клич. - Анто-о-он!
Мальчишка не отзывался. Шелестел по листьям дождик, заскрипел где-то ствол качнувшегося от ветра дерева. Негромко сопел под боком Владька. Больше никаких звуков. Лишь через минуту издалека прилетел перестук колес: подходила к станции очередная электричка. Антошка не отзывался.
- Стой здесь, - велел я Владьке. Прошел вперед. Метров через двадцать обернулся. Курточка сына отчетливо желтела среди деревьев. Лес совсем негустой, хорошо просматривается. Куда он мог подеваться? Упал куда-то? Но не видать никаких ям, промоин, оврагов. Залез на дерево? Зачем? Да и не стал бы он молчать, отозвался.
Я все же задрал голову, осмотрел верхушки сосен и берез. Покачивались зеленые ветви, рябили березовые листочки, но никого, конечно, на деревьях не было.
Скверное предчувствие навалилось на меня. В душе я еще надеялся, что Антошка затеял игру и не отзывается нарочно, поддразнивает нас.
- Антон! - позвал я. - Если ты слышишь, отзовись. Попугал, и хватит. - Он не отозвался, и я добавил: - Я волнуюсь, Антошка. Не надо больше, хватит.
Порывом ветра качнуло березу, пригоршня холодных брызг полетела мне в лицо. Я вытер лоб ладонью. Позвал Владьку. Он торопливо подбежал, прижимая к животу корзину, где дно было уже закрыто грибами.
- Куда он мог деться? - спросил Владька. В голосе его послышался мне испуг. Я осторожно взял из рук Владьки корзину, поставил на мокрую землю. Поправил капюшон на Владькиной голове.
- Найдется, - сказал я уверенно. - Здесь не тайга, заблудиться негде.
Тон мой сына убедил, он глянул веселее, улыбнулся.
- Давай еще покричим? - предложил он.
Мы хором завопили:
- Антон! Антон!
Свежий августовский ветер зашелестел в березах. И больше -- ни звука.
Что делать? Бегать искать? Еще больше потеряем друг друга. Кричать? Не отзывается. Я достал из пакета квадратный кусок полиэтиленовой пленки, расправил, бросил на землю.
- Садись, - сказал я Владьке. - Доставай пирожки и лимонад.
Сын поспешно извлек из рюкзака пластиковую бутылку, пакет с пирожками. Наткнулся на пивную бутылку, с упреком посмотрел на меня. Я взгляд его выдержал, велел подать и этот напиток. Сорвал квартирным ключом пробку с горлышка, в несколько глотков ополовинил бутылку. Присел рядом с Владькой, пожевал пирожок. Ни у пива, ни у пирожка вкуса я не чувствовал. Тревога росла. И непонимание вместе с тревогой. Куда, ну куда мог пропасть послушный и не хулиганистый одиннадцатилетний мальчишка в аккуратном чистом лесу? В лесу, где нет ни оврагов, ни берлог, ни сколько-нибудь значительных возвышенностей, где деревья растут не густо, словно специально высаженный по линеечке сад.
Владька увидел первым. Толкнул меня локтем, сказал:
- Смотри.
Я послушно повернул голову. С той стороны, где была железная дорога, двигался человек. Я облегченно вздохнул. Ну вот и нашелся Антошка. Но через секунду понял: это не Антошка. Тот был в синей курточке, а приближающийся человек одет был в светлое. Владька поднялся, недоверчиво прошептал:
- Мама...
И потом в полный голос:
- Мама!
Он побежал ей навстречу, уткнулся лицом в белый, осыпанный каплями, дождевик. Взял за руку и повел ко мне.
- Мама, ты же только через неделю должна приехать.
- Получилось раньше. Работы мало, я отпросилась. Соскучилась по вам, - Ирка улыбалась.
Я встал, двинулся им навстречу.
- Привет, Витя, - сказала Ирка. Подошла, чмокнула меня в щеку.
- Привет, - растерянно отозвался я. - Как ты нас нашла?
Она махнула рукой, дескать, нашла и нашла, какая разница -- как.
- Дайте пирожок, проголодалась я что-то.
Владька торопливо прыгнул к рюкзаку, вытянул из пакетика самый большой пирожок и протянул Ирке.
- Грибы-то есть? - спросила она невнятно (жевала угощение).
- Есть немножко.
- Мама, а у мы Антона потеряли, - сообщил Владька.
- Какого Антона?
- Ну, Жиманского. Он с нами приехал и потерялся. Мы кричали, кричали.
- Найдется, - беззаботно отозвалась Ирка. - Вы рюкзак соберите, пойдем еще грибов поищем. А то маловато что-то у вас.
Владька кинулся упаковывать рюкзак, а я остался стоять.
- Ира! - сказал я.
Она вопросительно взглянула на меня зелеными глазами. Моргнула.
- Откуда ты знала, что мы здесь?
Ирка тряхнула головой. Засмеялась.
- Сама не знаю. Догадалась как-то.
Я вспомнил перестук колес электрички. Совсем недавно прошла. Полчаса назад. Вот только шла эта электричка не из города, а в город, я знаю, запомнил, когда на станции взглянул на расписание -- городская должна быть позже.
- Догадалась... - повторил я.
Она кивнула, подняла корзину, надела на сгиб локтя ее ручку.
- Пошли?
Владька застегнул ремешки рюкзака, забросил его за спину. Поднял полупустую пивную бутылку, сунул ее мне. Я машинально сделал глоток.
- А Антошка? - сказал сын с упреком.
- Найдется ваш Антошка, - беспечно отозвалась Ирка и пошла по траве, легкая, с влажными капельками в волосах, в мокрых до колен джинсах.
Владька двинулся за ней. А я остался стоять с пивной бутылкой в руке.
Как это -- "найдется", подумал я. Где он найдется? Когда? Ирка сама на себя не похожа, никогда она такой беспечной не была. А тут даже не выслушала толком, не спросила, где мальчишка потерялся, давно ли. Я допил пиво, бросил бутылку на землю. Жена и сын уже заглядывали под кусты, ворошили мокрую траву. Грибы искали. И медленно уходили все дальше. А я стоял, как по голове ошарашенный.
Как она могла догадаться, что мы именно здесь? Я ведь сам утром толком не знал, куда мы поедем, три места было на выбор. И -- самое странное -- на чем она могла добраться? Автобусы в эти места не ходят, на первой электричке мы прикатили, а вторая еще не приходила. На попутках? Да тут и шоссе-то нет.
Я сорвался с места, бегом догнал Ирку. Взял за плечо, осторожно повернул к себе. Она ладонью убрала со лба волосы, вопросительно посмотрела на меня.
- Как ты... - начал я и остановился. Взял Иркино запястье, поднял к глазам руку. Ту самую, которой она поправляла прическу. Тонкие пальцы были влажные и прохладные. Белые, незагорелые, как будто и не конец лета. Она всегда плохо загорала, моя Ирка, солнце к ней не прилипало.
- Что? - спросила она нетерпеливо и потянула руку. Я отпустил ее пальцы. Пальцы, на которых не было кольца. Никогда Ирка не снимала колечко, никогда, сколько я ее помню. Ни она не снимала, ни я. Был у нас такой молчаливый уговор, еще со свадьбы: пока мы вместе, обручальные кольц
а носить всегда. - Ты что спросить-то хотел?
Подошел Владька. Остановился между нами. Поочередно посмотрел на меня, на Ирку, словно раздумывал, к кому приблизиться. Я замер. Показалось, что если Владька подойдет ко мне, то это будет последнее доказательство. Дети, они ведь лучше взрослых чувствуют... что-то, чему объяснения не найти. Например, почему у моей жены, невесть откуда взявшейся в лесу, нет обручального кольца.
Владька молча переводил глаза: с меня на Ирку, снова на меня, и вновь на Ирку.
- Мама... - сказал он полувопросительно.
- Ну, пойдемте же, грибы надо собирать, - нетерпеливо сказала она. - Скоро дождь сильный зарядит, промокнем.
Я молчал. Владька молчал. Заскребся в верхушках сосен ветер. Несколько капель упали на Иркину щеку. Она не обратила внимания. Развернулась, поправила корзинку на, болтавшуюся на согнутой руке, и пошла, наклоняясь к низеньким елочкам.
Владька дернулся, словно хотел пойти следом. Остановился. Я взял его за плечи, притянул к себе. Он прижался плечом к моему животу. Ирка уходила все дальше. Иногда она останавливалась, приседала и отправляла в корзинку найденный гриб. Поднималась и шла дальше. Все дальше.
Владька пошевелился под моей рукой, хотел освободиться. Я прижал его сильнее, не пустил. А Ирка уходила.
- Папа, - сказал Владька.
- Что?
Он ничего не ответил. Я повернул его лицом к себе. И понял, что мальчишка плачет. Тихо, без звука. Только по щекам катятся слезинки вперемешку с капельками дождя.
- Папа, здесь все ненастоящее, - прошептал Владька.
Я поднял голову. Лес как лес, зеленая хвоя, первые желтеющие листья берез. И хмурое небо, без устали посыпающее лес мелкой влажной крупкой. И ветер. И воздух. Все такое обычное, неприметное. Ненастоящее...
Нет, по отдельности лес был совсем настоящий. И дождь вполне реальный, мокрый. Деревья совершенно натурально покачивались от ветра. Но вот все вместе, сложенное в единую мозаику -- немного, совсем чуть-чуть, едва приметно -- искусственное.
И увидев, теперь совершенно отчетливо, эту нарочитость пейзажа, я вспомнил: так уже было. Давно, был я тогда, наверно, лишь на год постарше, чем нынче Владька. Был пионерский лагерь, и жаркий июль. Нас, пионеров второго отряда, после обеда загоняли в душные комнаты на "тихий час". Конечно, никто не собирался спать. Попробуйте уснуть, если за окном сквозь кленовую листву вовсю бьет жаркое солнце. Кто-то присаживался на пол играть в самодельную "монополию", кто-то, забившись в самый тенистый угол, раскрывал книжку с приключениями юнги Джима на Таинственном острове, ну, а мы с приятелем Дениской через распахнутые рамы удирали на речку. Был в таком побеге, конечно, риск -- вожатая Катя могла заглянуть в комнату, проверить, как отдыхают подопечные пионеры, но мы надеялись, что Катя сама ушла на песчаный пляжик у неширокой Лесьвы вместе с другими вожатыми.
В тот день жара стояла безжалостная. Мальчишки тихо плавились в спальне, не помогали ни раскрытые настежь окна, ни обмахивание нарезанными черемуховыми ветками. У обитателей нашей комнаты стремительно росло недовольство: в такую жарищу нас загнали в прожаренное солнцем помещение, да еще и предлагали улечься спать.
- Сами-то попробовали бы уснуть в такой духоте, - сердито сказал Дениска, подразумевая наших воспитателей. - Небось из речки не вылазят, а мы тут парься. Айда купаться!
- Заловят, - отдуваясь, заметил Андрей, самый осторожный из нас.
- А и пусть, - с бесшабашностью осужденного на неминуемую гибель отозвался Дениска. - Что они мне сделают? Выгонят из лагеря? Так еще и лучше, в городе никто на "тихий час" загонять не будет, делай, что хочешь.
- Тебе хорошо, - сказал Андрей. - А мне, если из лагеря выпрут, дома знаешь, что будет?
Дениска знал. Сам он ничего не боялся, воспитывали его мать и старенькая бабушка, и Дениска не знал наказаний страшнее, чем постоять полчаса в углу. Да и то это давно было, в детском саду, а с тех пор он стал совсем самостоятельным и на педагогические порывы домочадцев отвечал ироничной улыбкой.
- Витька, пошли, - Дениска дернул меня за руку. Мы перепрыгнули низкий подоконник, приземлились в сухую ломкую траву и, шпионски оглядевшись, рванули к выходу из лагеря.
Сперва все было замечательно. Прохладная медленная вода Лесьвы остудила наши перегретые на солнце головы, прояснила мысли. Выбравшись на пологий берег, мы повалились на колючую растительность, облегченно отдышались. Поболтали о том, какие мы смелые, в который раз сбежали с "тихого часа". Обсудили возможность сгонять сюда, на безлюдный берег, вечером, перед отбоем. И замолчали. Над нами в безупречно голубом небе висели клочки облаков. Чертил небосвод реактивным следом далекий беззвучный самолет. Было хорошо и спокойно, и тут-то, разрывая эту умиротворенность, навалилось на меня странное чувство. Помстилось мне, будто и я, и задремавший под жарким солнцем Дениска, и непрозрачная вода речки застыли, остановились, словно на картине, написанной крупными неосторожными мазками. Никогда за свои двенадцать лет я не чувствовал ничего похожего. Я пошевелился, изменил позу, пытаясь избавиться от дурного чувства. Но тут же мне подумалось, что и это движение было кем-то срежессировано, предусмотрено заранее. Я встал, посмотрел сверху вниз на Дениску. Лицо его показалось мне лицом восковой куклы, похожие я видел год назад в музее. Я испуганно наклонился, потряс Дениску за плечо. Он распахнул веки, взглянул на меня. И вновь мне почудилось -- так уже было. Много раз было. И я, и Дениска, и речка, и лагерь, и вообще вся жизнь -- все было, словно многажды прокрученная кинолента. Меня словно сдавило чувством предопределенности. Нет, такого слова я тогда не вспомнил бы, хоть и знал его из книг, но ощущение, стойкое, как броня, было именно таким -- предопределенность. И -- искусственность.
Не помню, долго ли длилось наваждение. Скорей всего, совсем чуть-чуть, не больше минуты. Но запомнилось навсегда.
И теперь, в лесу, сравнивая тогдашнее свое чувство беспомощности перед этим новым знанием, и сегодняшние события, я вспомнил строчку, не дававшую мне покоя лет пятнадцать назад, когда я только-только закончил школу. "Но продуман распорядок действий...", - отчетливо всплыло в памяти и я сильнее прижал к себе Владьку. Распорядок действий продуман давным-давно, и мы ничего не можем противопоставить тому, кто составлял этот не поддающийся изменениям план. Кто он, этот неведомый сочинитель? Зачем он задумал именно так, а не иначе: ветер в августовском лесу, капли дождя на лице, удаляющаяся фигурка в белом дождевике? И отчего так сильно отдает картонной фальшью от декораций?
Владька всхлипнул, передернул плечами под моей рукой. Лишь он был настоящий в этом театре восковых фигур. Нельзя отпустить его от себя, нельзя отвлечься, иначе и сына моего заберет, поглотит, не заметив, равнодушный исполнитель продуманного распорядка.
Тогда, много лет назад, освободившись от странного чувства, я торопливо увел Дениску от речки. Мы бегом вернулись в лагерь, и к вечеру я почти успокоился, почти забыл о том, что все -- ненастоящее. Мы отправились играть в футбол, я убегался до черных точек перед глазами и вечером уснул быстро и спал спокойно и без снов. Утром я и не вспомнил о вчерашнем. Воспоминание пришло позже, через день. И возвращалось потом, как возвращается в депо трамвай -- он, может, и хочет избавиться от своего неизменного пути, но рельсы проложены раз и навсегда и у трамвая нет возможности избежать судьбы.
У трамвая нет, а у нас? Я наклонился, нашел Владькину ладонь, сжал ее. Мы пошли вперед, по приминающейся мокрой траве.
- Держись за меня крепко, - сказал я. Владька поднял лицо, кивнул. Он уже не плакал, но глаза у него были хмурые.
- В пустыне бывают миражи, - сказал я. - Здесь тоже что-то вроде миража. Или галлюцинации. Ты не бойся, это скоро кончится. Пойдем, надо выбираться отсюда.
Мы прошли несколько шагов. Владька вдруг остановился, потянул меня назад.
- Ты что?
Он отозвался негромко, но упрямо:
- А как же Антошка? Мы его здесь бросим?
Я чуть не спросил, был ли на самом деле Антошка. И, если был, то не такой ли, как Ирка -- похожий на настоящего, но фальшивый? Не спросил. Вспомнил, как мы ехали в электричке, как сражались за экраном монитора с хитрым и сильным врагом. Антошка встал перед глазами: чуть застенчивый, тихий, с каштановыми растрепанными волосами и внимательным взглядом. Ну, что же ты, сказал я ему. Хватит прятаться, мы ведь знаем, что ты-то -- настоящий. Поехали домой, Антошка, шут с ними, с грибами. Приедем, обсушимся, позвоним твоей маме и сядем продолжать сражение. Как хорошо, что у моего сына есть такой друг, как ты: спокойный, честный, не насмешливый. У меня тоже когда-то был такой приятель, звали его Дениска. Сейчас вырос, солидный стал, собственный бизнес. Редко встречаемся, но все же не растерялись, не забыли друг друга.
В лесу стало темнее, дождь усилился. Мы покричали Антошку: вместе и вразнобой. Голоса вязли, гасли под качающимися деревьями. Никто не отозвался. Вскрикнула в отдалении птица, и вновь шелестящая дождем тишина наполнила лес.
- Дурак! - четко сказал Владька.
- Кто? - изумленно спросил я.
- Да я дурак, - досадливо пояснил мой непредсказуемый наследник.
- С чего бы это?
Он не ответил, осторожно освободил из моей руки ладошку, торопливо сбросил на мокрую землю рюкзак, откинул клапан и зашарил там, в брезентовых недрах. Я присел рядом. Владька безжалостно вывалил из пакетика оставшиеся пирожки, опрокинул бутылку с водой и тщательно вытряс все до капли. Выудил из кармана ножичек, ткнул в пластиковый бок бутылки. Проткнул его и стал резать по кругу, рядом с донышком. Лезвие было тупое, пластик расходился под ним неохотно. Я сунулся помочь, но Владька дернул плечом, отстраняя меня. Наконец, прозрачный кругляшок донышка отвалился, упал на травинки. Владька взял пакетик из-под пирожков, скомкал его, затолкал в получившуюся длинную воронку. Взглянул на меня.
- Ну и что? - осторожно поинтересовался я.
- Папа, теперь мне надо на дерево залезть.
- Зачем?
- Папа, так нужно. Не могу сказать, иначе ничего не получится.
Отпускать от себя сына мне совсем не хотелось. В этом обманном лесу нельзя было ни на что полагаться. Да и сверзится еще с высоты. Так я Владьке и сказал.
- Да не сверзюсь... не сверзлюсь я. И никуда не денусь, ты не бойся. Папа, ну пожалуйста.
В другое время я, наверно, отказал бы. Из вечного опасения за Владьку. И, тем более, непонятно --- зачем? Но сейчас эти уверенные, хоть и непонятные, Владькины действия вывели из тоскливого оцепенения. Да и надежда в голосе сына была такая... крепкая, отчетливая.
- На какое дерево-то хоть? - спросил я.
Владька осмотрелся, махнул рукой в сторону ближайшей сосны. Самые низкие ветви начинались на уровне моего роста, но дальше шли часто. И бугристый ствол выглядел надежно.
- Ты подсади меня, - попросил Владька. Взял свою конструкцию из бутылки и пакета, нагнул к дереву. Оглянулся на меня. Я подошел, обтер руки об штаны, взял сына под мышки и взметнул его вверх. Владька уцепился одной рукой за сук, подтянулся. Сил не хватало. Тогда он отпустил ветку, повис на моих вытянутых руках, торопливо дернул молнию на дождевике, сунул за пазуху бутылку. Теперь все прошло удачно, Владька ловко забросил себя на ветку, улегся на нее животом, потом ухватился за следующую, поднялся на ноги и стал подниматься выше. Лез он не быстро, выбирая место, куда поставить ногу, и я почти не волновался. С подошвы Владькиных резиновых сапожек полетели на меня комочки земли и грязноватые капли. Я нетерпеливо стряхнул их с волос.
До самой макушки сосны Владька не полез. Остановился, одной рукой обхватил ствол, прижал себя к нему. Я знал, что сын мой боится высоты, ни за что не подойдет к ограждению виадука, перекинутого через железнодорожные пути неподалеку от нашего дома. Я представил, каково ему там, на покачивающейся сосне, под дождем, на узенькой опоре.
Владька достал из-за пазухи узкую воронку с пакетом внутри, повертел, приложил горлышком к губам. Я встревожено наблюдал за его непонятными действиями. Дудеть он собрался, что ли, как в трубу? Какой смысл? Это не горн, звука не будет, да и полиэтилен внутри. Владька надул губы (отсюда, снизу, мне было плохо видно его лицо, но я догадался), застыл на мгновение и дунул. Видимо, изо всех сил. Пакет вынесло из раструба, бросило силой воздуха из Владькиных легких на метр вперед. На краткий момент он завис в воздухе, а потом стал падать. Очень медленно падать, даже для своего небольшого веса. Я, как зачарованный, следил. Пакет, плавно кружась, опускался все ниже, минуя торчащие ветви. Очень важно, чтобы он долетел до земли, понял я, не зацепился, не повис на иголках сосны. Дождь заливал лицо, но я, задрав голову, следил за плавным спуском пакета. И Владька сверху тоже следил. Откуда-то я знал, что у Владьки закушена от напряжения губа, а глаза отчаянные и блестящие.
Пакетик опускался. Не трогал его ветер, не прибивали к земле быстрые капли дождя. Он падал тихо, словно парашютик одуванчика солнечным сонным полднем. Падение было неправдоподобно долгим. Как будто не сам по себе, а кто-то опускал его на невидимой тонкой нитке.
Миновав все ветви, он повис на моим лицом. Я отодвинулся на шаг и тогда он плавно лег на примятую траву у моих ног. Все затихло. Казалось, даже дождь прекратился. Исчезли звуки, пропал шелест листьев, угас звук падающих капель. Минула секунда, другая, и все вернулось: шум дождя, поскрипывание ствола сосны. Наверху коротко рассмеялся Владька.
Я оторвал взгляд от намокающего на земле пакетика, задрал голову. Сын спускался, быстро перехватывая ветви. А за ним... за ним сползал, придерживаясь за коричневую морщинистую кору ствола, кто-то еще.
- Ну что, ты ловишь? - насмешливо спросил сверху Владька.
Я очнулся, растопырил руки. Владька повис на руках, прыгнул. Я поймал его, поставил на землю. Он мотнул головой вверх. Я послушно расставил локти в стороны, принял еще одного прыгуна. Удержал его, посмотрел в глаза.
- Спасибо, дядя Витя, - сказал Антошка.
- Ты его на землю-то опусти, - сунулся сбоку мой сын. - Или так на руках домой и понесешь?
- А... да, - я отпустил Антона. Он встал рядом с нами, улыбнулся. - Послушайте, - растерянно сказал я, - как это получилось? Ничего не понимаю... - я посмотрел вверх, шагнул к сосне, зачем-то потрогал кору. Дерево под ладонью было чуть теплым, шершавым, в липких паутинках смолы.
Владька выудил из-за пазухи бутылку без донышка, подобрал пакет. Аккуратно стряхнул с них капли, убрал в рюкзак. Взял меня за руку.
- Вы меня разыграли, да? Антошка спрятался на дереве, и сидел там, пока Владька... - я замолчал. Мальчишки смотрели на меня серьезно, даже немного грустно. Я вспомнил Ирку, как она уходит за деревья: не оборачиваясь, лишь изредка склоняясь к земле. Еще почему-то лицо Дениски вспомнилось, с закрытыми глазами, освещенное пронзительным солнечным светом.
- А где твой рюкзак? - спросил я Антошку. Он пожал плечами. Лишь сейчас я заметил: курточка у Антошки светло-синяя, с черными кармашками. Совсем не та, в какой он приехал с нами в лес. Стремительный испуг навалился на меня, показалось, вот сейчас и он, как Ирка, развернется, уйдет за лес, за дождь, растает в пустоте августовского хмурого полдня. Но Антошка не исчез, на пропал. Он взял меня за ладонь (а другую руку крепко держал Владька). И мы пошли втроем по мокрой траве.
Потом мы ехали в малолюдном вагоне электрички. Состав потряхивало на стыках рельсов. Притомившийся Антошка задремал, подложив под щеку ладонь, а Владька сидел, прижавшись ко мне, и молчал. Я наклонился к его уху, спросил вполголоса:
- Владик, а все-таки, откуда ты знал? Как догадался, что Антон на дереве?
-- И для чего был этот странный трюк с пакетиком в бутылке? Этого я вслух не сказал, но Владька понял. Пожал плечами, подтянул ногу и поставил ее на сидение. Задумчиво потер измазанную травой штанину.
- Мне показалось, что надо сделать что-то... - он замялся, буркнул под нос: - Необычное.
- Зачем?
- Потому что все было ненастоящее, как в кино. Папа, ну вот представь, что ты смотришь кино какое-нибудь. Страшное. И тебе надо этот страх отогнать.
Я представил. Вернее вспомнил, как во втором классе с приятелями отправился смотреть жуткую историю про попавших в Атлантиду путешественников. Вспомнил, как зажмуривался, когда герои фильма шли через бурлящее дымящееся болото, а из мутной жижи тут и там высовывались оскаленные морды чудовищ. Вспомнил, что когда терпеть страх становилось невмоготу, я поворачивался и разглядывал зеленую табличку с надписью "Выход". Табличка была подсвечена изнутри и в спокойном ее мерцании была уверенность: никаких ужасов на самом деле нет, монстры на экране ненастоящие, а за стенами кинотеатра продолжается нормальная жизнь.
- Нужно отвлечься на что-нибудь настоящее, - сказал я Владьке. - Тогда поймешь, что сам себе выдумал страх.
Владька кивнул. Сказал:
- Ну, а там, в лесу, было все как будто придуманное. А настоящего ничего. Я подумал, что нужно еще более... странное.
- Клин клином? - спросил я.
- Ну да. А что сделаешь? Вот я и придумал с пакетом.
Электричка затормозила у перрона небольшой станции. Через забрызганное дождем окно я увидел кошку, спрятавшуюся под деревянную скамейку. Возле кошки лежал кусочек колбасы. Наверно, угостил какой-нибудь доброхотный пассажир. Поезд, дернувшись, тронулся. Кошка исчезла за рамкой окна. Я снова повернулся к Владьке.
Больше мы до самого города не разговаривали. На вокзале Владька спросил:
- Антошка, пойдешь к нам? В "Рэд алерт" поиграем.
Антошка отрицательно покачал головой.
- Мама волнуется, - сказал он. - Поеду домой
. Мы распрощались на остановке троллейбуса, Антон запрыгнул в подкатившую "девятку", махнул рукой из салона. И уехал.

Дома мы переоделись и пообедали. Владька ушел в свою комнату и вскоре оттуда послышался грохот разрывов: сын громил армию Альянса. Я зашел к нему, присел рядом, поглядывая на монитор. Отбив очередную атаку, Владька поднял голову, посмотрел на меня. Сперва улыбнулся, но тут же нахмурился, удивленно приоткрыл рот.
- Ты что? - спросил я.
- Папа... иди на себя в зеркало посмотри.
Я послушно поднялся, вышел в коридор. Владька шаркал тапками по линолеуму позади меня. Мы вошли в ванную. Мигнул и загорелся плафон под потолком, осветив ярким дневным светом маленькое помещение. Я осмотрел себя в зеркале. Потрогал подбородок. Нет, щетина еще небольшая, бриться до завтра не нужно. Вопросительно взглянул на сына.
- Не видишь? - со странной интонацией спросил он.
Я качнул головой: нет, ничего необычного не замечаю.
- Глаза, - сказал Владька шепотом.
Я вновь посмотрелся в гладкое стекло. Приблизил к зеркалу лицо. Недоверчиво протер пальцами глазные яблоки под прикрытыми веками. Взглянул вновь. Ничего не изменилось. Из зеркала на меня растерянно уставился мой двойник. Левша, как и все обитатели зеркал. Он поднял левую руку, повторяя мое движение. Провел ее перед лицом. И вновь ничего не поменялось. Двойник продолжал таращится на меня. Зелеными глазами. Зелеными!
Я коротко сказал Владьке:
- Да!
- Почему? - так же лаконично отозвался он.
- Не знаю...
Ну в самом деле, откуда я мог знать, отчего после возвращения из леса у меня стали зеленые глаза. Всегда, всю жизнь, они были карими.
Мы безмолвно вышли из ванной, вернулись в комнату. На мониторе танки Альянса добивали оставленную без присмотра Владькину армию. Мы сели друг напротив друга. Владька потянулся, нажал кнопку на корпусе компьютера. Дисплей погас, в комнате стало тихо и сумрачно.
Что же случилось с нами там, в дождливом августовском лесу, подумал я. Кого мы встретили там, под деревьями? Кто управлял нашими действиями -- мы сами? некто, кто давным-давно продумал распорядок действий? И кто вернулся в город? Мы, Виктор с сыном Владиславом или кто-то другой, очень похожий на нас. Ответа не было.
Постукивал по жестяному наличнику дождь. Еле слышно пищал в углу комнаты сонный комар. Мы сидели в полутьме и молчали, глядя друг на друга. Всматривались, искали изменившиеся черты.
Время шло. Комната темнела все сильней. И все громче был стук капель за стеклом. А мы все сидели, почти не двигаясь, точно в оцепенении. Молчали. И наши мысли были, я уверен, об одном и том же: кто продумал распорядок действий? И что там, по распорядку, дальше?
Ответа, конечно, нам никто не дал.
Щелкнул дверной замок. Вспыхнул в прихожей свет, узкой полосой пробился в комнату, светлой линией перечеркнул темное помещение. Потом он стал шире: дверь тихо отошла. В комнату шагнула Ирка. Живая, настоящая, с каплями в волосах, улыбающаяся. И с тонким колечком на пальце.
- Сумерничаете? - спросила она. - Пойдемте ужинать, я баночку красной икры купила.
Мы с Владькой поднялись, переглянулись.
Все закончилось, молча сказал я.
Пока -- да, так же, без слов, ответил Владька.
А что потом?
Не знаю.
И никто не знает. Может быть, это и хорошо?
Да, папа, это хорошо.
Владька улыбнулся в полутьме, взял за руки меня и Ирку. И мы пошли на кухню есть бутерброды с красной икрой.